я вам позвоню, когда мы будем готовы к тому, чтобы вы его забрали. Он очень милый, – добавила монахиня.

– Не знаю, как вас благодарить. Вы этими новостями навсегда изменили нашу жизнь.

– В этом и есть наша миссия. Мы подбираем семьи для этих драгоценных комочков радости, семьи, которые их достойны. Никому не сообщайте новости, пока я не позвоню еще раз. Я скажу вам, когда объявить, что вы рожаете.

– Хорошо, спасибо.

Элинор опустила трубку и взбежала наверх, прыгая через ступеньки.

– Милый! – Она потрясла Уильяма за плечо.

Он что‐то простонал.

– Ребенок родился! – Элинор вся дрожала.

Уильям вдруг резко проснулся, глаза у него были широко раскрыты.

– Это мальчик. У нас сын! – Элинор чувствовала волнение в собственном голосе. – Уильям Прайд Третий с нами! – Она обняла мужа, и они прижались друг к другу.

– Невероятно.

– Мать Маргарет сказала, что они проводят тесты и скоро еще позвонят.

Уильям сжал ее в объятиях так, что она едва могла дышать.

– У нас сын! – прошептал он ей на ухо. – Спасибо.

Она переполнилась гордостью оттого, что ей все удалось. Ожидание наконец закончилось.

– Я люблю тебя, детка. Ты будешь чудесной матерью. – Он коснулся ее щеки, потом притянул к себе и пылко поцеловал.

Позже, когда все кончилось, Элинор положила голову ему на грудь, слушая, как стучит его сердце. Господи, как же она его любит, а теперь они наконец станут полной семьей. Неразлучной, связанной на всю жизнь появлением ребенка и секретом того, как он у них появился. Секретом, который они унесут с собой в могилу. Этот ребенок сделает их настоящей семьей, и Элинор будет защищать эту семью всеми возможными средствами. В этом она сама себе поклялась.

Глава 14

Тьма

Руби

У сына Лоретты диагностировали птоз – опущение левого века, которое слегка искажало его лицо. Когда я принесла ей обед, она сидела, прижав его к груди, и рыдала.

Я поставила перед ней поднос с супом и предложила подержать ребенка, но она покачала головой.

– Я сегодня утром слышала, как мать Маргарет разговаривала по телефону, – выдавила Лоретта.

– И что она сказала?

– Она звонила в приют. Сказала, что с «ленивым глазом» он не годится для усыновления. Она отправляет его гнить в приюте.

Мое яйцо начало пинаться, и я положила руку на его ножку. Живот у меня стал такой тяжелый, что мне трудно было стоять долго, так что я придвинула стул и села.

– Я приехала сюда, чтобы обеспечить ему жизнь получше. Отправить его в приют – это как к тюрьме приговорить. Ты знаешь, сколько черных детей всю свою жизнь проводят в таких местах? – Нижняя губа у нее дрожала.

– А может, твоя мама передумает и разрешит тебе забрать его домой?

– Ни за что! Она скорее покончит с собой, чем допустит такое пятно на нашей репутации.

Я притянула ее к себе и стала обнимать и укачивать, пока она не успокоилась.

Уйдя от нее, я попыталась придумать, что хорошего можно для нее сделать. Я решила нарисовать ей картину с самым красивым закатом, который только смогу себе представить. Добавлю золотые прожилки, в тон ее волосам. Я вынесла холст и краски на огороженное крыльцо. Вскоре пальцы у меня затекли от холода, но я продолжала рисовать, и кисти мои летали по холсту, нанося на него желтый и оранжевый. Я давно не погружалась в свой Рубиновый мир, и воображение так меня увлекло, что я не чувствовала холода и не слышала, как открывается дверь. Это пришла мать Маргарет, и она сказала мне, что нам надо в клинику.

Я зашла за ней в дом.

– А зачем? Я только вчера проходила осмотр к тридцать восьмой неделе, и медсестра сказала, что у меня все в порядке.

– Ситуация изменилась. Поди помойся, пожалуйста, и жди меня у задней двери через десять минут.

Что‐то тут не так; мысли мои кружили, словно краска, которая капала у меня с пальцев и текла по раковине, пока я мыла руки. Я очень давно не покидала Пряничный домик, так что, как только мы сели в белый фургон, я уставилась в окно и принялась наблюдать за городом, который проносился мимо меня.

Я всегда представляла себе клинику для белых девушек как здоровенное многоэтажное здание на целый квартал. На самом деле оказалось, что это простое одноэтажное кирпичное строение размером примерно как три филадельфийских террасных дома, составленных вместе. Мы свернули в переулок, и я прошла за матерью Маргарет мимо воняющего мусорного контейнера. Под подошвой туфли у меня хрустнул осколок стекла. Мать Маргарет огляделась по сторонам, потом постучала кулаком в заднюю дверь. Прошло несколько секунд, женщина в шапочке медсестры открыла дверь, и мы вошли внутрь.

Коридор был абсолютно белый, а от ламп дневного света на потолке все казалось стерильным. Я шла и чувствовала, как сводит живот от запаха хлорки. Медсестра завела нас в помещение в конце коридора и велела мне надеть больничную рубаху. Вблизи я заметила, что на щеках у нее слишком много румян, так что она выглядела как клоун.

– Руби?

– Да.

– Ложись, дорогая. Все в порядке. Не надо бояться.

Но я боялась.

– Я о тебе позабочусь. Не беспокойся. – У нее был такой успокаивающий голос, что я не заметила шприц у нее в руке, пока она не вонзила его мне в руку.

Потом наступила тьма.

Часть четвертая

Не бывает хороших девушек, которые испортились, – бывают только плохие девушки, которые попались.

Мэй Уэст

Глава 1

Ожидание

Элинор

Три дня телефон не звонил. Элинор знала это точно, потому что все время нервно кружила вокруг него. С того самого момента, как позвонила мать Маргарет, она проводила почти все время либо в кабинете, либо рядом с ним. Уильям каждое утро, уходя в больницу, строго-настрого велел ей сообщить ему сразу же, как появятся новости. Элинор даже позвонила Надин и попросила ей перезвонить, чтобы убедиться, что телефон работает.

– По-моему, все нормально, – весело сообщила Надин, когда Элинор сняла трубку. – Ты от кого-то ждешь звонка?

– Да нет, просто он почти не звонит, – соврала Элинор.

Прежде чем повесить трубку, она все же смягчилась и сказала Надин, чтобы заходила на завтрак в ближайшем будущем. За день до этого Берни пришел доделать детскую, но прежняя легкость в их общении исчезла. Когда Элинор поднялась наверх, чтобы проверить, как у него дела, отвечал он коротко и сдержанно.